Сиреневый Кристалл - Страница 50

Ару всегда с нами. Его энергия, пытливость и веселье неиссякаемы. Он готов вообще никогда не покидать лабораторию, умеет как-то ловко, словно уменьшившись в несколько раз, уютно устроиться на циновке и поспать в укромном уголке. Полчаса, час — и он снова на ногах, опять такой же бодрый и неутомимый. Севена, казалось, соревнуется с ним в выдержке и выносливости. Подвижная, ловкая, грациозная, всегда подтянутая, она своим весельем, заботливостью неизменно скрашивала часы томительного и тревожного ожидания результатов, умела мягко, приветливо и чутко умерить горечь неудач, подбодрить.

Проба закончена, я склоняюсь над микроскопом. Метеорит по-прежнему мертв.

Мы молча, не перекинувшись и словом, усаживаемся за свои столы и продолжаем опостылевшую отчетную писанину. Ару и Севена исчезают как-то совсем незаметно, но не проходит и часа, как Севена появляется в лаборатории с плетенкой из бамбука. В ней деревянные мисочки с курицей и рисом, облитыми пряным соусом; поджаренные бананы, своей аппетитной коричневой корочкой напоминающие пирожки; белоснежные дольки мангустанов и объемистый, дивной старинной работы кувшин с имшеу — питьем превосходным, о котором я так и не удосужился узнать, из чего же оно делается. Многострадальный отчет опять откладывается в сторону. Поглощая превосходные дары тропиков, мы с жаром начинаем обсуждать новый вариант эксперимента и, едва покончив с едой, устремляемся в аппаратную. Ару уже там. Он всегда оказывается там, где особенно нужен. Ару все подготовил и только ждет, что же мы решили. А мы решили пробовать, пробовать и пробовать!

Дни идут за днями. Идут быстро, не принося так страстно желаемого результата, доставляя нам огорчения за огорчениями. Тревог масса. Приходят письма из Москвы и Ленинграда. Суховатые, начальственно-назидательные, с требованием высылать отчет. Задерживается получение аппаратуры, на которую мы возлагаем особые надежды. А больше всего тревожит тающий кусок метеорита. Расходуем мы его экономно, трясемся над каждой крупинкой, но он уменьшается в размерах и уменьшается. Все чаще думается: вот закончим последнюю крошку и работа прекратится. Безрезультатно и бесславно.

…И все же отчет завершен. Особенно полным и интересным разделом в нем получилось описание работы по туароке, сделанной паутоанскими химиками. Это радовало меня больше всего, давало надежду, что в случае удачи, если все же сумеем мы оживить силициевые микроорганизмы, у нас будет средство обуздать их. Мне даже в те небогатые успехами дни не давала покоя мысль о их силе, о их способности убивать все живое, распространяясь с неимоверной быстротой, и туароке… Вот здесь-то и нужно оценить по заслугам профессора Мурзарова, сумевшего на стыке двух таких наук, как история и химия, помочь важному открытию.

Туароке — неприхотливый, растущий на всех островах Паутоо кустарник, почти круглый год унизанный невзрачными цветочками. Туароке — это сорняк паутоанского архипелага. Надоедливый и злой, распространяющийся активно, не боящийся ни засухи, ни обильных дождей, проникающий в так трудно отвоевываемые у джунглей культурные делянки, он был нелюбим местным населением и всячески изгоняем. Вот он-то, этот неказистый кустарник, уничтожаемый при всяком случае, вскоре сделался героем, спасителем архипелага. Но об этом несколько позже.

Здесь я только хочу вспомнить, что, в то время когда мы безуспешно сражались с метеоритом, Ханан Борисович углубился в древние паутоанские записи и восстановил состав фимиама, курившегося некогда в храме Небесного Гостя. Оказалось, это была смола, добываемая из туароке. Химики выделили ароматические вещества из нее в чистом виде, определили их состав, разработали современную технологию получения смол из туароке. Оставалось испробовать, будет ли туароке, как и в легендарные времена, укрощать силициевую плазму. Но, увы! укрощать пока было нечего.

Работали мы в то время много, трудно и порой, приходя в отчаяние, начинали сомневаться в успехе. Все попытки повторить «подвиг Рокомо» неизменно кончались ничем. Структуры, которые, несомненно, представлялись нам какими-то микроформами силициевой жизни, оставались в своем первозданном состоянии. Юсгор безуспешно пытался выступить в роли нового Рокомо, с той только разницей, что вместо друзей Молний, помогавших легендарному герою, ему помогали современные приборы и мы все.

Со дня на день мы ожидали отправленную с московского завода в адрес Паутоанского университета мощную электростатическую установку. Наконец великан пришел, был спешно установлен, испытан, и срез метеорита очутился в его разрядах. Ничего! Впрочем, отчаиваться еще было рано. Огромное количество комбинаций нужно перебрать, чтобы попытаться создать точно такие же условия, при которых образовалась «пена гнева — созидания» тогда, тысячу лет назад, в загадочном храме Небесного Гостя… А может быть, и не образовалась?.. А что, если легенда — это плод безудержной фантазии?.. Но окаменевшая пена? Рука Лавумы? Наконец, нетленная ткань, найденная Мурзаровым?.. И все же сомнениям не было конца. Допустим, верны наши соображения и «пена гнева» как низшая, чрезвычайно стойкая форма силициевой жизни и в самом деле возникла тогда из метеорита. Кто может поручиться, что она сохранила жизнеспособность еще в течение тысячелетия?

А опыты мы все же продолжали. Сотни опытов все с тем же результатом. Метеорит почему-то не желал воскресать.

Трудное это было время. Через какой-нибудь месяц события начали нарастать с кинематографической быстротой, но тогда… Тогда мы с Юсгором не могли похвастать обилием новостей и тихо завидовали Мурзарову. Как историк и археолог, он откапывал в древних рукописных документах Паутоо массу увлекательных сведений о событиях, так или иначе связанных с силициевой загадкой, и уже успел отослать для опубликования две чертовски интересные статьи.