Сиреневый Кристалл - Страница 79

— Чепуха, старина, я уже теряю терпение и не верю ни вам, ни случаю. Выпьем лучше.

— Что? Не верите мне?!

— Но, но, Пит, здесь не джунгли. Я серьезно говорю: давайте выпьем. Упоминаний о джунглях Фурн, по-видимому, недолюбливал: Карт знал о его похождениях в колонии больше, чем Фурну хотелось. — Рассказывайте, какие у вас появились надежды. Какой случай вы имеете в виду. Пит?

— Несчастный.

— Точнее можно?

— Отчего же. Несчастный случай, который произошел на днях с одним человеком, только что приехавшим из-за границы.

— Пока непонятно, но уже интригует. Если это имеет отношение к Родбару, то выкладывайте подробнее.

— Имеет. Вчера позвонил полицейский комиссар и попросил моей консультации. Речь шла о химике, позавчера приехавшем из-за границы. При выходе из метро, как только он направился по шоссе, идущему в Пэм, на него налетела машина. Через час он скончался в больнице «Святой Анны», так и не придя в сознание. Полиции удалось установить, что он снял номер в скромной гостинице и вещей почти никаких не имел. Найденные в номере документы оказались в полном порядке. Из них видно, что он совсем одинок.

— История, конечно, трогательная, но какое все это имеет отношение к интересующему нас делу?

— Прямое. При нем было рекомендательное письмо.

— О, я, кажется, начинаю вас понимать. Пит.

— Мы у цели, Отэн!

— Не будем спешить, но будем надеяться. Давайте разберемся как следует, главное, спокойно. Прежде всего причем тут полицейский комиссар и почему он обратился именно к вам?

— Это и есть случай. Все остальное зависит от того, как мы этот случай используем. В рекомендательном письме не назван адресат. Письмо было найдено без конверта. Комиссар, немного знающий меня, попросил: не могу ли я по содержанию определить, к кому из ученых мог направляться погибший?

— И вы определили?

— Разумеется. Я заверил комиссара, что письмо, несомненно, адресовалось нашему профессору Нэмиту. Сказал, что профессор будет, наверное, очень расстроен, узнав о гибели протеже своего друга, и взялся сам подготовить старика к этому печальному известию.

— А письмо?

— Вот оно.

Письмо начиналось просто и сердечно:

...

«Дорогой друг!

Уже давно не имею вестей от тебя, и это начинает меня тревожить. Я продолжаю трудиться над проблемой, которая тебя интересует. Думаю, близок к успеху. О результатах сообщу, как только смогу, а сейчас рад исполнить твою просьбу и направляю тебе верного человека. Это сын нашего покойного П., и этим уже много сказано. Он, несомненно, талантлив, натура увлекающаяся и честная. На него можешь вполне положиться.

Верю в успех и силу Разума.

Отэн Карт несколько раз перечитал коротенькое малопонятное для постороннего человека письмо и задумался. Случай и в самом деле выпадал исключительный.

Карт и Фурн засели за разработку «плана вторжения», и, когда план был выработан, Фурну представилась возможность проявить свои таланты. Прежде всего следовало позаботиться о том, чтобы репортеры, зарабатывающие свой хлеб на так называемой полицейской хронике, не слишком много расписывали о несчастном случае на шоссе Пэм. Репортерам было заплачено во много раз больше, чем они могли получить в своих редакциях, и в результате только в одной мелкой газетенке появилась короткая строчка, которая, вероятно, не должна была попасться на глаза какому-то А., рекомендовавшему химика профессору Родбару. Справившись с этим, Фурн выехал за границу.

В старинном университетском городке, из которого прибыл погибший химик, было не так уж трудно узнать, кто скрывался под скромной подписью. Как и предполагал Фурн, это был знаменитый профессор Арнольде, давнишний корреспондент Куана Родбара. Фурн разведал все возможное о человеке, которого Арнольде рекомендовал Родбару, и решил, что теперь можно рискнуть.

Так под именем погибшего химика в Таркор, в лабораторию профессора Родбара, направился Фурн. Родбар принял Фурна на работу, как будто не усомнился ни в чем и ничего не заподозрил, но для планов Отэна Карта это мало что дало. Все сотрудники Родбара, даже те, которые были допущены внутрь двора, стоявшего особняком на территории ченснепповского института, не знали, что делается в совершенно засекреченных отделениях лаборатории. Родбару помогали там два человека. Они никогда не выходили из лаборатории, там работали и там жили, отдав себя в полное распоряжение паутоанскому ученому вплоть до окончания намеченных им работ. Остальные сотрудники ничего не знали об этих людях, никогда их не видели, и только сам Родбар осуществлял для них связь с внешним миром.

Это было неожиданно и порядком обескуражило Фурна. Он проклинал Куана Родбара, злясь, что тот с восточной мудрой предусмотрительностью так ловко оградил свою тайну от непрошеного вторжения, но поделать ничего не мог. Как европеец, Фурн был нетерпелив и уже хотел было уйти от Родбара, но, как человек, немало проживший на Востоке и научившийся выжидать, он понимал: нужно терпение.

По заданиям, которые давал своим химикам и биологам Родбар, нельзя было составить представление о творящемся в святая святых, но уже и эти задания говорили о том, что Родбар, казалось, работает над чем-то не имеющим прямого отношения к деятельности ченснепповского института, и это было уже интересно, хотя и мало приближало Фурна к цели. Его кипучая натура едва мирилась с необходимостью усидчиво день за днем проводить кропотливую, требовавшую недюжинных знаний работу. Пришлось вспомнить все, чему его учили в университете, и забыть все, что так помогало на плантациях. Пришлось засесть за книги и вечерами, после напряженного дня, — в ченснепповском институте хорошо платили, но и умели спрашивать работу учиться и учиться, чтобы не показать себя профаном. Фурн был сметлив, изобретателен и находчив. Там, где у него не хватало знаний, он брал смекалкой и, главное, энергией.