Сиреневый Кристалл - Страница 6

Ханан Борисович улыбался, радуясь энтузиазму, с которым отнеслась к его находке наша по преимуществу молодежная группа, однако уверенно придерживался иной, «земной» точки зрения. Как только возбуждение от первого осмотра редкостного экспоната немного улеглось, в институте начались его исследования. Чем больше мы изучали ткань, тем больше недоумевали. Химический анализ показал: образчик на сорок шесть процентов состоит из силиция — кремния. Под микроскопом было видно, что волокна нитей явно растительного происхождения, но в результате каких-то непонятных процессов они стали стекловидными, прозрачными и, сохранив яркость красок, практически нетленными. Это нанесло первый удар по сторонникам космического происхождения ткани, но они не сдавались, резонно доказывая, что в мире, пославшем нам гостей, растительность тоже должна встречаться. Здесь я употребил местоимение «они» и этим самым как бы отмежевался от «космической» партии. Придерживался ли я точки зрения Мурзарова? Тоже нет. Я считал, что доля истины есть и в утверждениях Мурзарова, и в предложениях его противников. Как ни странно, именно моя позиция оказалась ближе всего к истине.

Находка археологов сразу же привлекла внимание ученых разных специальностей. Однако, чем больше людей занималось этой загадкой, тем больше разнообразных и противоречивых мнений она рождала. Единодушие было только в одном: ткань изготовлена никому не понятным способом. Где же, когда, каким народом она была создана? Вот что хотели узнать прежде всего. По характеру орнамента специалистами было бесспорно доказано: ткань не могла быть изготовлена в древнем Урашту. Профессор Мурзаров не оспаривал этого. Он считал, что ткань могла быть привезена в Урашту. Однако и это не давало нужного решения. Историки уже довольно хорошо знали, с какими государствами вел торговлю процветавший восемь веков назад город. Но ни в одной из этих стран не производили нетленных тканей, ни один народ в те времена не владел секретом силицирования волокна.

Задача казалась неразрешимой. «Космическая» партия торжествовала.

Как химик, я уже давно выполнил все от меня зависящее. Анализы сделаны, и мое касательство к этому куску ткани, сработанному столь чудесным образом, исчерпано. И тогда я почувствовал: оборвалась какая-то нить, так заманчиво связавшая меня с необыденным, вторгшимся в мою жизнь. Но с тех пор как загадочная ткань, через века пришедшая из какой-то таинственной страны, побывала в моих руках, я понял, что никогда не устану интересоваться силициевой загадкой.

На первых порах мне не оставалось ничего другого, кроме частого общения с Хананом Борисовичем. Незаметно для себя я сделался его добровольным помощником. Теперь мы немало вечеров просиживали вместе, ломая голову над задачей, лишившей нас покоя. Ханан Борисович умел двигаться к цели как вездеход. Он не обращал внимания на препятствия и умело отбрасывал все лишнее. Он стремился только к одному — найти родину уникальной находки. А для этого надо было хорошенько изучить ткани.

Мы поспешили в Москву, где в то время демонстрировалась богатая коллекция тканей. Особенно поразили нас образцы, экспонированные Востоком, и в первую очередь Индией.

Когда в десятках витрин видишь ткань парчового типа, сразу чувствуешь, что это «царица тканей». Тончайшие, совсем прозрачные амру, сделанные из чистого шелка, изумительной окраски химру и, наконец, кхимкаб, тканные золотом и серебром. Золото в легких, просвечивающих тканях, золото в более тяжелых и более богатых по отделке и рисунку. Золото украшает мягко, не назойливо. Сразу представляешь, как в южных краях оно играет на солнце, закрепляя солнечный блеск на земле. Южный характер узора особенно чувствуется в прозрачных, нежно окрашенных, казалось, небрежно, но на самом деле со вкусом накинутых на подставки воздушных тканях. В них не может быть жарко даже там, под солнцем Юга. Они прикроют наготу, но позволят солнцу золотить кожу.

Парча хороша! Рассматривая ее здесь, представляешь, как она в давние времена совершала долгий и опасный путь. Через пустыни в медлительных караванах она мерно покачивалась в увесистых тюках на спинах верблюдов. Через Среднюю Азию, по Волге, по заснеженным просторам Руси она прибывала в первопрестольный град и здесь служила украшением царских нарядов, палат, трона. Немало слез и крови стоили эти куски ткани. Немало гибло людей, пока от примитивного станка, затененного бамбуковым навесом, они попадали в белокаменные палаты, куда сквозь маленькие, изукрашенные морозом оконца нет-нет да проглянет солнечный луч, и парча вспыхнет так же великолепно, как у себя на родине, вызвав волнующие представления о далеком загадочном Востоке.

Парчу хранили как драгоценность, как святыню. Парча выцветала, тускнела с годами, но все же оставалась красивой. В музеях и храмах она и сейчас будит немало восторженных мыслей о древних временах, о далеком когда-то, а теперь близком и менее загадочном Востоке.

И вот я увидел, как в сравнении с этой померкшей от времени красотой засверкала привезенная нами из Ленинграда нетленная силициевая ткань. Она не могла соперничать с лучшими образцами «царицы тканей» по рисунку, расцветке или замысловатости плетения. Она была старше многих экспонатов, представленных на выставке, однако насколько же она была свежее, ярче их, несмотря на свои семьсот пятьдесят лет!

Профессор Мурзаров пристально всматривался в витрины, где были представлены ткани Китая и Индии, Персии, древней Кореи, Паутоо и Вьетнама, Японии и Ближнего Востока, продолжая искать, искать и искать. Он вновь и вновь обходил все залы, часто присаживался, делая пометки и зарисовки в своем большом блокноте. От его внимания не ускользал ни один экспонат. Дольше всего он задерживался у витрин, где были выставлены ткани древнего Паутоо.