Сиреневый Кристалл - Страница 44

Столица Паутоо произвела на нас особенное впечатление. По литературе, из рассказов Юсгора мы знали, конечно, что с тех пор, как здесь побывала экспедиция Вудрума, в стране и городе произошли огромные перемены, но вместе с тем мы настолько сжились с Макими, описанным Вудрумом, настолько хорошо представляли себе его дома, улицы, базары, храмы и отели, что казалось, приехав, будем себя чувствовать в нем как в давно знакомом и полюбившемся городе. И вот все оказалось другим, очень близким и вместе с тем неузнаваемым. Тишина заросших зеленью улиц; скрывающиеся в глубине садов белые, как правило, одноэтажные домики, окруженные тенистыми верандами; неспешный шаг маленьких лошадок, запряженных в экипажи с полосатыми тентами; редкие цепочки тускловатых фонарей, развешанных только в порту да на главных улицах; пестрые, довольно жалкие, торгующие до глубокой ночи лавчонки — где все это? Мы очутились в огромном процветающем городе. Множество высоких ультрасовременных зданий, заполненных конторами, банками, редакциями газет и нарядными магазинами; почти везде хорошие мостовые и тротуары. Движение такое, что на перекрестках нередки заторы. Потоки самых разнообразных автомашин — от джипов до скоростных приземистых лимузинов; трамваи, автобусы вперемежку с легкими, крытыми полосатыми тентами колясками и трехколесными велосипедами-такси — все это спешит и движется отнюдь не с «восточной медлительностью». Люди приветливы, красочно и со вкусом одеты, всюду царит свойственное паутоанцам непринужденное веселье.

Вечером центр столицы расцвечивается огнями реклам, а на окраинных, не очень людных улицах, таких же зеленых, как и во времена Вудрума, идет жизнь специфическая, чисто паутоанская, сохранившая древние национальные обычаи и впитавшая плоды современной цивилизации. Паутоанцы предпочитают жить не внутри дома, а во дворе, на открытом воздухе. Здесь можно увидеть и приготовления к старинным, имеющим многовековую давность мистическим обрядам, и выставленный под сень широченных банановых листьев телевизор. Прохлада звездного вечера вызывает оживление, не угасающее до позднего часа. Все наполнено звуками жизни разнообразной, подчас непонятной и привлекательной. Откуда-то доносится мелодия маленького национального оркестра — там, прямо на улице, уже танцует молодежь; слышится протяжное песнопение — это собрались на молитву верующие; а вот раздаются из репродуктора позывные радиостанции и начинается передача метеосводки. В городе причудливо смешалось стародавнее с современным; столица, как и вся страна, хранит и чтит традиции и вместе с тем полна стремления создать новую жизнь, которая впитает лучшее от прошлого и все нужное паутоанцам от современности.

Таким мы нашли Макими, родину Юсгора. Встретил он нас, как и было условлено, на аэродроме. Юсгор выехал из Москвы недели на две раньше меня и Мурзарова и за это время успел побывать в столице метрополии Западного Паутоо. Юсгор принимал нас как самых дорогих гостей. Он прилагал все старания к тому, чтобы у нас осталось самое приятное впечатление от знакомства со страной, городом, людьми. Юсгор искренне волновался, видя какой-нибудь непорядок, настораживался, ожидая, как воспримем мы тот или иной обычай, ту или иную национальную черту паутоанцев. Он не уставал извиняться за то плохое, что еще бытовало в стране, весело, по-мальчишески гордился всем хорошим. Словом, принимал он нас как хозяин, хозяин, любящий страну, верящий в нее и работящий.

Разместились мы в скромном удобном коттедже на территории университета. Благодаря заботливому вниманию Юсгора и его друзей жизнь в нем наладилась быстро.

Первое утро в Макими я встретил, как и подобает в тропиках, в пять тридцать, не дожидаясь, когда неистовое светило начнет приветствовать слишком пылко. Проснувшись так рано, я похвалил себя и собрался идти будить Ханана Борисовича, но он уже был на веранде. В одних шортах, с газетой в руках, профессор дожидался короткой, вернее сказать, мимолетной зари.

Мы любовались вершиной Себарао, разгоравшейся в первых лучах солнца, всего несколько минут. Чистый небосклон стал быстро заполняться белыми облаками. Вскоре над вершиной повисла дымка, величественная картина потускнела и Мурзаров уже читал газету. Вероятно, в мире не может случиться ничего такого, что заставило бы Ханана Борисовича отказаться от его непременной дозы газет. День перелета и первого знакомства с Паутоо несколько выбил его из колеи, и теперь он без аппетита, но, как всегда, усердно дожевывал свою вчерашнюю порцию. Еще с вечера Ханан Борисович попросил Юсгора пораньше прислать нам газеты. Я, грешный, в это же время завел разговор об утреннем питье тропиков — кокосовом молоке. Юсгор, разумеется, пообещал и то и другое.

Настроение у меня в первое паутоанское утро было задорное, и я, как бы играя в чет-нечет, загадал, что принесут нам раньше — орехи или газеты? Если орехи, то найду решение мучавшего меня вопроса, если газеты… Впрочем, как-то не хотелось думать ни о чем тревожащем в то чистое утро. Уж очень хорошо было. Легкий ветерок, еще освежающий, бодрящий, приносил на веранду аромат крупных, белоснежных, как лилии, цветов древовидных дотур и нежный запах красного жасмина. Перед нами простиралась огромная территория университета. Проглядывалась она хорошо: голые, слегка изогнутые стволы пальм позволяли рассмотреть белые двухэтажные корпуса факультетов, лабораторные здания и даже кусочек океана, заманчиво синевшего вдали.

Ару появился на веранде, как бы возникнув из ничего. Ни я, ни Мурзаров так и не поняли, откуда взялся здесь этот приветливый, прекрасно сложенный молодой человек, но как-то сразу догадались, что это и есть Ару, сотрудник Юсгора, о котором он нам рассказывал не меньше, чем о Худжубе.